Севастополь и Инкерман. 

Оговорюсь сразу: я люблю Севастополь. Люблю эти извилистые улицы с не очень хорошим асфальтом, эти, будто судорожно вцепившиеся в берег, пальцы бухт, этот воздух, насыщенный запахами моря, мазута и лаванды (в последнее время чаще, к сожалению, мазута). Люблю рассказы севастопольцев о своем городе и понимаю их гордость за него. С тоской и трепетом смотрю на остовы кораблей, уходящих в небытие на пирсах Инкермана, кораблей, чье место в этой Вселенной или остается пустым, или занимается чем-то никчемным или ничтожным… Я о большом противолодочном корабле «Керчь» сейчас говорю, впрочем, не только о нем. К счастью, несмотря на 30 лет разрухи и предательств, несмотря на то, что подрастает уже второе поколение людей, смыл жизни которых не в служении, а в заработке, а то и просто в выживании, к счастью, говорю я, дух Севастополя, который до дрожи, до слез являет себя на знаменитых батареях, на Сапун горе и Малаховом кургане, на месте битвы под Балаклавой и просто при взгляде на пожилого усатого моряка в матросской форме, который поёт а-капелла на берегах Севастопольской бухты в день ВМФ под аккомпанемент пушечных салютов, дух белого города, гордости всех русских по духу (подчеркиваю, по духу, не по крови!), еще жив.

Монументальные памятники и строения, не уступающие в своем величии стенам Феодосия в Стамбуле, тревожат душу и волнуют кровь, а затем вызывают горечь от осознания того, что память – единственное из того, что у нас ещё не отняли, - так коротка и так бессильна.

Мой Севастополь, южный Ленинград, ты всегда будешь в моем сердце, каждый раз, приезжая к тебе, я буду встречаться с тобой, как со старым  верным другом.

Мне очень хочется, чтобы ты, читающий эти строки, хотя бы однажды побывал в Севастополе, побродил по его улицам и побывал на местах исторических сражений, насладился прогулкой на катере, и, при желании, окунулся в море на пляже Учкуевки, постоял на краю пропасти на мысе Фиолент, наблюдая за пролетающими у твоих ног вертолетами и будничной жизнью тридцатифутовых яхт, стоящих на его траверзе. Побывал и захотел вернуться. 

Немного истории:

Сразу после присоединения Крыма к России манифестом Екатерины II «О принятии полуострова Крымского, острова Тамана и всей Кубанской стороны под Российскую державу» от 8 апреля 1783 года, на полуостров распоряжением императрицы был направлен фрегат «Осторожный» под командованием капитана II ранга Ивана Берсенева для выбора гавани у юго-западного побережья, на котором предполагалось построить военный порт. В апреле 1783 г. Берсенев рекомендовал  в качестве базы для кораблей будущего Черноморского флота бухту у посёлка Ахтиар, расположенную неподалёку от развалин древнего города Херсонеса-Таврического. Началом строительства руководил адмирал Томас Маккензи. В 1784 году новому городу было присвоено название Севастополь — «священный город» (греческое себастос — «высокочтимый, священный», полис — «город»). В 1797 году император Павел I переименовал город в Ахтияр, но в 1826 году сенатским указом городу возвращено название Севастополь.

От древнейшего населения и первого упоминаемого жившего здесь народа — тавров — осталось мало следов. В окрестностях города сохранились кромлехи и дольмены. В V веке до н. э. греками основан Херсонес Таврический. Существует версия о более раннем основании города, упоминаемого как Страбонов Херсонес. Сейчас руины Херсонеса находятся в городской черте в Гагаринском районе Севастополя, где расположен Херсонесский музей-заповедник. 

Херсонес был независимым полисом, входил в состав Римской и затем Византийской империй.

Херсонес посещал святой апостол Андрей Первозванный. здесь же принял мученическую смерть святой Климент, папа Римский (I век н. э.). 

В 988 году Херсонесом овладел киевский князь Владимир Святославич, который вместе со своей дружиной принял здесь христианство. 

Некоторое время территория Севастополя контролировалась княжеством Феодоро, а также Генуэзской республикой, затем, в 1475—1781 годы —Крымским ханством, и частично Османской империей.

Крымская война 1853—1856 гг. 

2(14) сентября 1854 года 62-тысячная соединённая армия Англии, Франции и Турции высадилась под Евпаторией и направилась к Севастополю, на защиту которого встали 25 тысяч моряков и 7-и тысячный гарнизон города. Подавляющим было также преимущество флота нападавших, ввиду чего обороняющимися было принято решение о затоплении российских кораблей для преграждения входа в Севастопольскую бухту.

Осаду Севастополя Виктор Гюго сравнивал с осадой Трои. 

13(25) сентября 1854 г. город был объявлен на осадном положении, началась героическая Оборона Севастополя, длившаяся 349 дней, до 27 августа (8 сентября) 1855 года. Благодаря необыкновенной стойкости защитников, несмотря на шесть массированных бомбардировок и два штурма, союзники так и не смогли полностью овладеть Севастополем. В результате осады русские войска отошли на Северную сторону, однако на южной стороне противнику достались одни развалины. Оккупация Севастополя союзниками продолжалась до 23 июня (5 июля) 1856 года.

По Парижскому мирному договору 1856 г. России и Турции запрещалось иметь военный флот на Чёрном море. Разрушенный город на время потерял стратегическое значение, После упразднения военного порта в Севастополь был разрешён заход иностранных торговых судов.

В 1867 году (через 12 лет после окончания осады) Севастополь посетил Марк Твен. В повести «Простаки за границей» он так описал город:

«Помпея сохранилась куда лучше Севастополя. В какую сторону ни глянь, всюду развалины, одни только развалины! Разрушенные дома, обвалившиеся стены, груды обломков — полное разорение. Будто чудовищное землетрясение всей своей мощью обрушилось на этот клочок суши. Долгих полтора года война бушевала здесь и оставила город в таких развалинах, печальнее которых не видано под солнцем. Ни один дом не остался невредимым, ни в одном нельзя жить. Трудно представить себе более ужасное, более полное разрушение. Дома здесь были сооружены на совесть, сложены из камня, но пушечные ядра били по ним снова и снова, срывали крыши, разрубали стены сверху донизу, и теперь на полмили здесь тянутся одни разбитые печные трубы. Даже угадать невозможно, как выглядели эти дома. У самых больших зданий снесены углы, колонны расколоты пополам, карнизы разбиты вдребезги, в стенах зияют дыры. Иные из них такие круглые и аккуратные, словно их просверлили дрелью. Другие пробиты не насквозь, и в стене остался такой ровный, гладкий и чёткий след, словно его нарочно шлифовали. Тут и там ядра застряли в стенах, и ржавые слёзы сочатся из-под них, оставляя на камне тёмную дорожку».